И я вспомнила, как моя мама рассказывала, что в детстве они жили на большой реке в большом доме, за домом лес. У отца была водяная мельница, а служил он в тех местах лесничим. Потом через интернет обнаружила в Ветлужском районе Нижегородской области деревню Голохвастиху. Скорее всего, род Голохвастовых брал свое начало именно в Голохвастихе. Летом три года назад мы с сыном Ростиславом на машине съездили в Ветлугу, нашли эту деревню. Уже нежилую, заросшую бурьяном, но все еще с крепкими домами, живописной улицей.

Старый сельский погост в сосново-еловом лесу. Две могилки под новыми железными крестами с фото. Мужчина в косоворотке и и женщина в облаке белых кружев. Кресты устанавливал мой двоюродный брат Анатолий, а фотографии заказывала я с единственного имеющегося у нас снимка 1914 года. Когда-то еще в молодости я забрала это семейное фото у своей любимой тетушки Людмилы (о ней я уже здесь писала). Каждое лето мы с двоюродными сестрами встречаемся и продолжаем исследовать нашу родословную. Обязательно объезжаем кладбища, где покоятся наши родные. Вот и несколько дней назад опять побывали в тех местах.

Стоящая рядом со мной Галинка вздыхает:

-После нас сюда уже никто не придет.

Светлана моча убирает мусор, а я не соглашаюсь. Ведь и мы всего-то пять лет назад отыскали последнее пристанище наших бабушки и дедушки Екатерины и Якова Голохвастовых. Галинка и отыскала, когда в очередной раз приехала на родину в отпуск из Екатеринбурга. Когда лет 10 назад ушла из жизни тетя Вера, Галина мама, она вспомнила ее наказ: не забывать о бабушкиной-дедушкиной могилках. Отыскала по особой примете, вспомнив материн рассказ про деревенского умельца, который, вытесав дубовый крест, сказал Якову Ильичу, нашему деду: «Век простоит». Крест простоял почти 90 лет. Именно по нему и обнаружилась могилка бабушки Екатерины Лукояновны, в девичестве Бусыгиной. Умерла она рано, в 1924 году. На тот момент ей было, как мы предполагаем, не более 40 лет. Умная, красивая, «ходовая», то есть, деловая, - так говорили о ней те, кто ее знал. Была она грамотной, торговала разной мануфактурой, разъезжая по близлежащим деревням на бричке. В одной из таких поездок простыла и скончалась от воспаления легких, оставив мужу семерых детей. Правда, двое старших уже отошли- двадцатилетняя Анастасия к тому времени вышла замуж, а самый старший Иван трудился на Урале. Кстати, до революции Иван успел закончить несколько классов гимназии.

Моей маме Анне в год смерти ее матери было всего 10 лет, а самому младшему из детей, Михаилу, будущему папе Светланы, всего 4 года. Анна тогда училась в школе в соседнем селе Высокогорье и жила на квартире у своей учительницы Олимпиады Федоровны. Сразу за школой (вот она на снимке), метрах в трехстах и находится кладбище, где мы сейчас прибираем могилки деда с бабкой, продолжая разговаривать о днях давно минувших, свидетелями которых мы не были, а знаем о прошедших мгновениях жизни лишь со слов наших общих родственников.

После школьных занятий маленькая Нюра, моя мама, уходила на погост и там горько-горько плакала над материнской могилой. Дело дошло до того, что Олимпиада Федоровна пригрозила отправить ученицу в другую школу, если та не перестанет бегать на кладбище и рыдать там на всю округу. Вспоминаю, что когда мне было лет шесть, мы с мамой заезжали в гости к Олимпиаде Федоровне. Совсем на чуть-чуть. Я, кажется, даже в дом не заходила. А дом старенькой учительницы стоял на берегу пруда и отличался от всех прочих очень высокими окнами над землей, что придавало ему некую стать и горделивую осанку среди крестьянских изб.

Детские воспоминания моей мамы о своей матери были очень скудными, но вот поездка в гости к деду Луке Бусыгину в памяти отпечаталась навсегда. Она и мне рассказывала, какой был у ее деда яблоневый сад и пасека. Это в селе Ивановское Котельничского уезда, сейчас Свечинский район. Думаю, благодаря пчелам, прадед сумел вывести детей в люди. В детские мои годы я была знакома с родным братом моей рано умершей бабушки Кати – Иваном Лукичом Бусыгиным. В первую мировую он был офицером царской армии, в советские годы работал бухгалтером в котельничском горторге. Прожил бобылем всю свою долгую жизнь. На мой наивный детский вопрос: «Дядя Ваня, а почему вы не женились?» - он рассказал короткую грустную историю о том, что скоро после революции от тифа умерла его невеста, а потом с семейной жизнью не сложилось. Я помню его стариком, но даже в свои пожилые годы он выглядел очень себе ничего. Аккуратный, всегда в отглаженном костюме, на работе он надевал на рукова пиджака такие чехольчики, которые в те годы еще носили некоторые мои одноклассницы. Кажется, назывались нарукавниками? Еще помню, что Ивана Лукича связывала нежнейшая дружба с Гриневской, вдовой брата писателя Грина, которая жила в Котельниче в доме на углу Свободы и Советской. К сожалению, забыла, как ее звали, но отлично помню, как выглядела эта пожилая женщина: стройная, черноволосая, в штапельном платье с воланчиками на груди и по особому повязанным шелковым платком на голове. Вместе с Иваном Лукичом они пели дуэтом в ветеранском хоре. Все это я рассказываю Гале и Свете, когда мы возвращаемся с погоста к поджидающей нас машине, чтобы поехать дальше. К другой бабушке, Дарье Петровне Голохвастовой, на другое кладбище.

Дом бабушки Дарьи еще стоит, хотя в нем давно никто не живет

Потеряв жену и оставшись с оравой ребятишек, Яков Ильич скоро женился. Женился не совсем честно, уклончиво сказав при сватовстве, что есть дети, а вот сколько…Молодая жена, считавшаяся к тридцати годам старой девой, сватам не отказала и, приехав вместе с мужем, познакомилась поначалу только с младшими – четырехлетним Мишкой и шестилетней Верой. А вот когда наступили выходные и с учебы заявились еще трое малолеток, молодушка растерялась, но не сбежала, хотя первая мысль была именно такой. Своих детей у Дарьи Петровны так и не случилось, Она пережила своего мужа Якова на 34 года, тот умер за год перед войной. Пасынки выросли, разъехались. Из всех семерых дед особо выделял мою маму, говорил: «Нютку замуж никто не возьмет, худа больно, поэтому ее надо учить». Кажется, именно в год смерти отца Нютка как раз и закончила учительский институт.

Точную дату смерти деда Якова Ильича мне удалось узнать совершенно неожиданным образом. Иногда жизнь преподносит невообразимые сюрпризы. Тогда я работала в «Вятском крае» и по служебным делам присутствовала на заседании Шабалинского районного суда. И вот в перерыве ко мне подходит народный заседатель – пожилая интеллигентная женщина и говорит: « А я вашего деда знала. Очень он на Энгельса походил. Мы соседями по деревне были. Я даже помню дату его смерти, потому что в тот же день у меня родилась сестра». И называет мне год, месяц и число. Еще рассказывает, что дед наш был высок , худощав, смешлив, любил рассказывать различные истории. Послушать его байки зимними вечерами собиралась вся деревня. Или же его зазывали в гости. Вот он и вещал своим слушателям вместо радио и телевизора, о которых сельчане в то время представления не имели.

Родных бабушку с дедушкой мы не знали, они умерли задолго до нашего рождения, а вот неродная бабушка Дарья – это наше детство и летние каникулы подле нее. У бездетной Дарьи внуков насчитывалось более двух десятков. Мы с Галинкой частенько угадывали в гости вместе. Дарья доживала свой век вместе с моей любимой теткой Людмилой. В 1959 году Михаил, отец Светланы, помог мачехе и сестре построить новый просторный дом. Жили они натуральным хозяйством: корова, теленок, свинья, куры, покупая к столу лишь сахар, фамильный чай, рыбу. Хлеб бабушка всегда пекла сама. В клети в огромных ларях у тетушки всегда хранилась соленая треска. Ее вымачивали, потом жарили. На столе стоял самовар. По вечерам чаевничали, а утром бабушка будила нас «отведать колобы» (оладьи) из русской печки. Мы с трудом просыпались, уплетали со сметаной и сбитым накануне маслом вкуснейшие оладушки и снова заваливались спать. Бабушка успевала сбегать за 5 километров в село Высокараменское, в церковь, вернуться обратно, а мы все еще досматривали свои волшебные сны. Любимым занятием у меня в тот период было полазить по куриным насестам и собрать яйца. Потом наведаться в подполье, где в прохладе отстаивалась в глиняных горшках сметана и мои любимые грудки. Это такой нежнейший творог. В общем, еды всегда хватало, сколько бы человек не садилось за стол. А ведь те годы, как вспоминают некоторые, были не особенно сытными. С дуру Хрущев запретил селянам держать скот, но все равно держали, не разрешалось иметь фруктовые деревья, но у нашего родственника Ивана Никитича был лучший в округе яблоневый сад. Покосов для личного скота официально не выделяли, поэтому все косили украдкой – там клок, тут клок. Точно так же вели заготовку дров - полуворовски. И надо отдать должное бабушке Дарье, великой труженице, и тетушке, которую на заре стуком в окно поднимал бригадир: «Людмила, на покос!», - дом у них был хлебосольным.

Бабушка Дарья умерла через год после моей свадьбы. А медовый месяц мы с мужем провели у нее в деревне. Заготовляли сено для коровы. С той далекой поры Анатолий, муж, сделав какое-то важное дело по хозйству, каждый раз повторяет слова тетушки Людмилы и с ее интонацией: «А сенцо-то мое сенцо – на местечке!» И это тоже память.

Татьяна Вылегжанина.

На верхнем фото 1914 года: семья деда Якова Ильича Голохвастова (сидит в центре, с ним моя тетя Людмила), Екатерина Лукояновна, жена (стоит справа). На руках у моей прабабки (сидит слева) - моя мама. Стоят сзади старшие дети Иван и Анастасия. Рядом с матерью Александр. Через четыре года родится дочь Вера, через 6 лет сын Михаил.