Опубликовано: 2007-06-21 20:18:21

То что случилось со мной 64 года назад, помню всю жизнь. Мне тогда было 9 лет, второй год как шла война. Отец, Николай Яковлевич Курочкин, работал в то время председателем колхоза «Ударник» Лебяжского района. Опустела наша деревня Шадрино из 40 домов. Мужчин не осталось, только старики, женщины и дети. Мы жили впятером в избе, которая была меньше моей теперешней дощаной дачи. Печь, полати, где мы все спали, две лавки вдоль стен, столик – вот и все богатство.
Каждый день соседи семьями приходили к нашему дому с ревом и плачем и молили отца, чтобы вернул их мужей и сыновей, отцов. Как будто это он взял их на войну. Однажды отец сказал нам, что нет у него больше сил выносить это и уехал у Лебяжье. А к вечеру пришла подвода с несколькими мужиками, все были обуты в лапти в носках, без портянок. С этой подводой отправлялся и наш отец. Позднее мы узнали – добровольцем. Вся наша семья ревела в голос. Я поймала отца за шею и никак не хотела отпускать от себя . Уж очень он был со мною добр и ласков. Помню, летом брал меня на руки, садил на шею и долго носил приговаривая «Родненькая моя, милая, хорошая, кормилица ты моя» И кормил меня ягодами.
Когда телега двинулась, следом пошла вся деревня, от мала до велика, в том числе и я. У речки остановились, но я продолжала бежать все дальше и дальше от деревни. Так добежала до Лебяжья, а оно было от нас в 18 километрах. Там на доме с вывеской «Военкомат» всех мужчин записывали в какие-то бумаги.
Кстати, была весна, на улице тепло. Я была в одном холщовом платье, без головного убора, босоногая. Никто на меня не обращал внимания. Все ревели и горько вздыхали, расставаясь со своими близкими.
Потом мужчин посадили на пароход. Почему-то он был не пассажирский – вел за собой баржу деревянную. Она была заполнена людьми с мешками и ящиками. Издалека слышался плач взрослых и детей. Я забралась по трапу на баржу. Никто на спросил меня куда и с кем я еду. О еде и питье не думала, все ревела, не чувствовала ни голода, ни холода. Плыли два дня и две ночи. А мне ничего не было надо.
«Вишкиль». Такая доска была прибита на сосне. Была ночь, когда мы приплыли сюда. Мужчин вывели на берег. Я вышла с ними и спряталась в кустах. Утром все мужчины стали похожи друг на друга: на ногах ботинки вместо лаптей , военная форма, пилотки. Но своего отца я узнала. Закричала так громко, что мне показалось, что кричу не я а кто-то другой. «Тятя, тять, это я, Любка!» Он повернул голову в мою сторону, бросился ко мне, но его схватил за шиворот другой солдат. Отец вырвался, схватил меня на руки. Что было потом я не помню...
Очнулась в больнице п.Аркуль. Провела я там почти два месяца.
Когда меня привезли из больницы пришло письмо от тяти – он очень беспокоился от моем здоровье. Больше писем не было.
Погиб тятя в августе 1942 года подо Ржевом. И не осталось от него ни одной фотокарточки. Все помню – руки, ласковые и добрые слова. А лица не помню. Но знаю. Мой отец-солдат самый сильный, добрый и красивый, как все отцы, ушедшие защищать нас от немецких полчищ, что отняли наших отцов и детство детей 30-40-х годов, оставшихся сиротами.
(Котельничский вестник. Л.Ветлужских)